Мы с ней говорили немного, зачем нам слова,
Когда мы сольёмся в молчании чудесней и краше...
Я пил эти губы... Она успевала едва
Наполнить их страстью, и вновь подносила, как чаши...
(И. Северянин)
За дверью стоял Пётр. В этот момент он был единственным человеком, которого Валя хотела видеть. Она, не дав ему ничего сказать, втянула его в комнату за рукав и поцеловала. Пётр был настолько ошарашен её эмоциональным порывом, что в первый момент растерялся от такой неожиданной приятности. Вот это поворот... Валя сама давала ему повод вести себя с ней, ну, скажем так, менее сдержанно, и его руки сами сомкнулись на её спине. Пётр не хотел её спугнуть, он робко коснулся её губ, потом ещё и ещё, осторожно, нежно, и, видя, что она не сопротивляется, запечатлел долгий глубокий поцелуй. Так они стояли у двери и целовались, абсолютно потерявшись во времени и в пространстве. Он, вообще, забыл, зачем пришёл. И, собственно, теперь для него это было неважно. Всё на этом свете уже не имело значения. И для него... И для неё...
На Валю нашла безудержная радость, ей хотелось этих поцелуев. Вот так, не сдерживая себя, в омут с головой... Внутри неё рождалась дикая страсть, её губы наполнялись этой страстью, и он пил нектар огненного желания с её губ и не мог напиться. И с каждым глотком её страсти жажда в нём всё прибавлялась. А сердце любило...
Они пытались передать друг другу через поцелуй свою душу, самую её закрытую часть, самую потаённую. Сколько, оказывается, тонких, изысканных нюансов можно передать губами.
Страсть накатывала с новой силой, она заполняла собой всё: и их самх и пространство вокруг. Бушующий океан желания с рёвом нёсся на них. Им хотелось большей близости, и этому желанию трудно было противиться. Оно приходило то волнами, то толчками. Разве можно сладить со штормовым океаном? Неуправляемая стихия... Что толку сопротивляться...
Он уже хотел подхватить её на руки, но... вот незадача... Дверь-то они не закрыли. Ну, она и открылась. Не сама, конечно... За дверью стоял Михаил, теребя в руках свою кепку. Он опустил глаза, и видно было, что ему неловко. между тем, какая-то хитрющая улыбочка кривила его губы.
- Извиняййте, Пётр Игоревич. Я не вовремя.
- Что-то случилось? - спросил Пётр, не глядя на водитедя.
- Ты сказал, через двадцать минут выйдешь.
- А уже прошло двадцать минут?
- Да почти два часа прошло, - усмехнувшись, ответил Миша.
- Да ладно...
- Ну, полтора, если быть точным.
- Вот что... Ты, вроде, есть хотел. Сходи поешь, а потом уже поедем.
- Как скажешь, Пётр Игоревич.
Пётр взял себя в руки и посмотрел в лицо Михаилу. Тот только моргал и улыбался, поглядывая на Валю. Она стояла лицом к окну и давила в себе надвигающийся смех.
- Да иди ты уже, - сказал Пётр водителю.
- Я-то пойду, а вы... это... закройтесь.
Михаил ушёл, а Валя разразилась громким смехом. Пётр, улыбаясь, смотрел на Валю:
- Ну, и что смешного?
- Дверь закрой. Вот что, - сказала Валя и села на кровать.
- Закрыл.
Пётр сел рядом с ней.
- Знаешь что, Валь. Переезжай-ка ты ко мне.
- Как это, переезжай... А как я своих одних-то оставлю.
- Не маленькие...
Валя посмотрела в его глубокие тёмно-карие глаза, и ей снова захотелось, чтобы он поцеловал её. Его не надо было просить. Теперь они остро чувствовали друг друга. Он нежно поцеловал её в губы, отчего мурашки побежали по всему её телу. Его взгляд как будто гладил её, и это была почти осязаемая ласка. Она поняла, что начинает тонуть в его глазах. И что бы он сейчас ни сказал, она на всё согласится.
- Так ты согласна? - спросил он.
- Конечно, - ответила она.
- Значит, решено. И не сопротивляться.
- Я и не собираюсь. Вот только не знаю, дотерплю ли до вечера, - Валя с улыбкой посмотрела на Петра.
- Дотерпим. Всё будет хорошо, - твёрдо сказал Пётр.
- А ты в курсе, Макс-то наш заболел, - вдруг затараторила Валя.
- Как заболел?
- Простудился. Всю ночь сидел у открытого окна и трудился над своими рукописями, работал-работал, аки пчёлка.
- Бедняга... Ну, ты не волнуйся за него, я его к Насте отвезу, она его быстро вылечит.
Валя с удивлением посмотрела на Петра.
- Вот те на! К Насте, значит. Для него это - самое оно. Лучше не придумаешь.
- Ты не смейся, она умеет. От бабки ей передалось искусство целительское.
- Да разве я смеюсь. Ей и лечить-то его не придётся. Просто рядом с ним посидит, и всё, как рукой, снимет.
- Да. Я тоже заметил, что она ему понравилась. Только...
- Что, только?
- Ничего. Неважно.
Поделиться с друзьями: